Иллюстраторка –– Навэль Баркат
Редакторка –– Алёна Занковец
Когда Ева оставалась одна в подвальном помещении, где работала долгие часы и годы, её охватывало одиночество. Тело переживало его первым. На грудь словно опускалась тяжёлая плита, и глубоко вдохнуть было невозможно. Тогда она садилась за стол с совершенно прямой спиной, клала на него ладони, закрывала глаза и некоторое время словно не дышала. Уголки опущенных губ добавляли её образу некоторую меланхолию. Казалось, вся комната, заставленная громоздкими и тяжелыми плитами, не подходила женщине такого хрупкого телосложения и с такими тонкими, острыми чертами лица. Длинные белые волосы, бледная кожа и тщательно замазанные морщинки вокруг глаз придавали Еве вид скульптуры. В такие моменты она теряла человеческое, становилась похожей на то, что благодаря ей обретало новую чужую жизнь, –– на холодные гранитные памятники.
Иногда Ева плакала. Это происходило нечасто, возможно, один, два раза в неделю. Тогда ей непременно хотелось, чтобы её заметили, но рядом был только мертвый гранит, поэтому она выкладывала свои фотографии в инстаграмм, сопровождая их драматичным текстом. И реакция следовала незамедлительно: грустные, плачущие смайлики один за другим появлялись на её странице. После этого Ева спокойно приступала к работе.
Она распечатывала фото очередного незнакомца, подкладывала под него копирку и все это крепила к памятнику. Затем ставила пластинку на граммофон, Фрэнка Синатру:
My funny valentine, sweet comic valentine
You make me smile with my heart
Your looks are laughable, unphotographable
Yet you're my favorite work of art
Подпевая, брала мраморную пудру, гравировальный карандаш и принималась рисовать портрет. Делала она это очень тщательно, так как понимала –– родственники покойного сверят с воспоминаниями каждую родинку на лице, отпечатанном на граните.
Рисуя портрет, Ева впадала в транс: казалось, она не дышала и не моргала. Все ее внимание устремлялось к портрету Другого. Она никогда его не знала, но стала тем последним, от кого зависело, каким он будет запечатлен в этом мире. После того, как часть работы была завершена, Ева прохаживалась по комнате и пристально смотрелась в зеркало. Как будто каждый раз видела там незнакомку.
–– Я опять постарела, –– выпалит она вечером мужу прямо с порога. –– И не смей говорить, что это не так! И даже если сейчас тебе так не кажется, это все равно не имеет никакого значения, потому как через каких-то пару лет я превращусь в старуху!
Муж как обычно брал её за руки, нежно целовал и говорил:
–– Ты будешь вечно молодой.
Перед сном она каждый раз собиралась объявить мужу, что на работу больше не пойдет. Нет, работа ей, конечно, нравилась, и доход неплохой, но ведь нужно же что-то менять, нельзя вот так целыми днями на протяжении долгих лет заниматься одним и тем же. В конце концов, это его бизнес, не её. И ко всему прочему она заслуживает большего. К тому времени, как она собиралась облечь внутренний монолог в слова, её муж уже спал крепким сном. Еве же сон не доставлял никакого удовольствия. Да и спала она плохо: каждую ночь просыпалась от того, что снова забыла погасить свет.
Утром она первым делом брала расческу и начинала прихорашиваться перед зеркалом.
–– Доброе утро, дорогая, –– говорил ей муж. –– Сегодня новые заказы, не забудь обзвонить клиентов по списку.
–– И когда же они все поумирают? –– отвечала она и снова принималась за волосы.
Уже на пороге Ева остановила мужа и, обвивая его шею руками, спросила:
–– А знаешь, что я хотела попросить у тебя на свое сорокалетие? –– она хитро щурилась. –– Памятник. Подари мне, пожалуйста, памятник. Хочу увидеть его, пока я жива.
Муж, кажется, не удивился этой просьбе.
–– Понимаю, тебе непременно нужно проследить, чтоб на твоём прекрасном личике не было ни одной морщинки. Обязательно сделаю. Увидимся на работе. Заберу тебя в шесть.
Но сегодня Ева на работу не пришла.
–– Дорогая, где ты была? Что случилось? –– с порога спросил муж. –– Мне сегодня звонили заказчики наперебой. Ты отключила мобильный? И, к слову, ты прекрасно выглядишь, –– добавил он, замедляя монолог и рассматривая ее.
На Еве бриллиантовые серьги, красная помада в тон туфлям, или туфли –– помаде, и шелковое черное платье в пол. В руках у неё большой серебристый чемодан.
–– Ах, прости, милый, я забыла предупредить, что собралась уехать и больше никогда не вернуться на эту твою работу.
–– Как, наверное, неудобно будет уезжать в шелковом платье и на каблуках с таким-то чемоданом, –– он пристально смотрел на нее, щурясь.
–– Не смей надо мной потешаться! –– она упала в кресло, запрокинув голову и изогнутую,в кисти руку.
Муж подсел к ней и снял бретельку платья с плеча.
–– А почему бы нам не заняться любовью перед тем, как ты уедешь? –– предложил он.
–– Как тебе не стыдно! –– возмутилась она. –– Ты хочешь воспользоваться моей слабостью! Мне потом не захочется никуда ехать, – ответила она и томно вздохнула.
Он поцеловал её. Снял вторую бретельку –– платье спало, обнажив упругую грудь. Распустил волосы. Провёл по ним пальцами, спускаясь к шее, и рука скользнула к груди, сжимая сосок …
–– Нарисуй меня, –– сказала Ева.
Муж, словно от неожиданности, вздрогнул, рука замерла на груди. Он молча смотрел на неё некоторое время.
–– Для памятника, –– добавила она, кладя свою руку поверх его, сжимая грудь.
–– Ах, Ева, какая же ты взбалмошная! –– в голосе послышалось раздражение.
–– Нарисуй меня, –– повторила она, глядя ему в глаза.
Муж вздохнул и ушёл в другую комнату. Вернулся с мольбертом, на котором были закреплены бумага и карандаш. Небрежно поставил мольберт перед ней и сразу начал рисовать.
–– Как я выгляжу? –– спросила она.
–– Как всегда неотразима, –– ответил он, не глядя на нее, продолжая рисовать. Тишину прерывали лишь шуршание карандаша по бумаге и редкие однозначные вздохи Евы –– ей не терпелось. Муж показательно подчеркнул последний штрих – свою подпись, и остановился. Он посмотрел на бумагу, одобрительно кивнул и развернул портрет.
Ева смотрела на себя, не издавая ни звука. Молчание длилось несколько нестерпимых минут. Муж перевёл взгляд с портрета на Еву и обратно.
–– Ну скажи что-нибудь! –– не выдержал он.
Ева оторвала взгляд с портрета, уголки губ медленно растянулись в улыбке.
–– Давай займемся любовью, –– сказала она.
Этой ночью Ева спала, не просыпаясь. И сны ей снились о прекрасном: где все те, кого она никогда вживую не видела рукоплещут ей, а она кружит-кружит в белом шелковом платье под музыку граммофона…
Утром Ева мурчит себе песню под нос, расчёсывает белые длинные волосы, торопясь на работу –– поскольку теперь она сможет увековечить себя в граните. Ведь только память о красоте и вечна.
Comments